Неточные совпадения
Там были все наши. Но что это они делают? По поляне текла та же мутная речка,
в которую мы въехали. Здесь она дугообразно разлилась по луговине, прячась
в густой траве и кустах. Кругом росли редкие пальмы. Трое или четверо из наших спутников, скинув пальто и жилеты, стояли под пальмами и упражнялись
в сбивании палками кокосовых орехов. Усерднее всех старался наш молодой спутник по Капской колонии, П. А. Зеленый, прочие стояли вокруг и смотрели,
в ожидании падения орехов. Крики и хохот
раздавались по
лесу.
Охотиться нам долго не пришлось. Когда мы снова сошлись, день был на исходе. Солнце уже заглядывало за горы, лучи его пробрались
в самую глубь
леса и золотистым сиянием осветили стволы тополей, остроконечные вершины елей и мохнатые шапки кедровников. Где-то
в стороне от нас
раздался пронзительный крик.
Я так ушел
в свои думы, что совершенно забыл, зачем пришел сюда
в этот час сумерек. Вдруг сильный шум послышался сзади меня. Я обернулся и увидел какое-то несуразное и горбатое животное с белыми ногами. Вытянув вперед свою большую голову, оно рысью бежало по
лесу. Я поднял ружье и стал целиться, но кто-то опередил меня.
Раздался выстрел, и животное упало, сраженное пулей. Через минуту я увидел Дерсу, спускавшегося по кручам к тому месту, где упал зверь.
В это время
в лесу раздался какой-то шорох. Собаки подняли головы и насторожили уши. Я встал на ноги. Край палатки приходился мне как раз до подбородка.
В лесу было тихо, и ничего подозрительного я не заметил. Мы сели ужинать. Вскоре опять повторился тот же шум, но сильнее и дальше
в стороне. Тогда мы стали смотреть втроем, но
в лесу, как нарочно, снова воцарилась тишина. Это повторилось несколько раз кряду.
По
лесу раздалось несколько голосов и стали приближаться; разбойники ожидали
в безмолвии.
— Ах, да это праздник! просто праздник! Только этого недоставало! — Глухой гул
раздался вторично, поднялся — и упал раскатом. — Браво! Bis! Помните, я вам говорила вчера об «Энеиде»? Ведь их тоже
в лесу застала гроза. Однако надо убраться. — Она быстро поднялась на ноги. — Подведите мне лошадь… Подставьте мне руку. Вот так. Я не тяжела.
— Нет, — отвечает Хомяк, — то от наших коней топот
в лесу раздается.
(
В лесу, на правой стороне,
раздается выстрел. На него не обращают внимания.)
Пустобайка. Сору-то сколько… черти! Вроде гуляющих, эти дачники… появятся, насорят на земле — и нет их… А ты после ихнего житья разбирай, подметай… (Громко, с досадой стучит трещоткой и свистит. Кропилкин отвечает свистом. Пустобайка уходит. Калерия выходит и садится под соснами, печальная, задумчивая. Прислушивается к пению, покачивая головой, тихо подпевает. С правой стороны
в лесу раздается голос Пустобайки.)
Вдруг
в близком расстоянии захрустел валежник, и шаги многих людей, поспешно идущих,
раздались по
лесу.
Юрий, который от сильного волнения души, произведенного внезапною переменою его положения, не смыкал глаз во всю прошедшую ночь, теперь отдохнул несколько часов сряду; и когда они, отправясь опять
в путь, отъехали еще верст двадцать пять, то солнце начало уже садиться.
В одном месте, где дорога, проложенная сквозь мелкий кустарник, шла по самому краю глубокого оврага, поросшего частым
лесом, им послышался отдаленный шум, вслед за которым
раздался громкий выстрел. Юрий приостановил своего коня.
В обширном покое, за дубовым столом, покрытым остатками ужина, сидел Кручина-Шалонский с задушевным своим другом, боярином Истомою-Турениным; у дверей комнаты дремали, прислонясь к стене, двое слуг; при каждом новом порыве ветра, от которого стучали ставни и
раздавался по
лесу глухой гул, они, вздрогнув, посматривали робко друг на друга и, казалось, не смели взглянуть на окна, из коих можно было различить, несмотря на темноту, часть западной стены и сторожевую башню, на которых отражались лучи ярко освещенного покоя.
По
лесу блуждал тихий, медленный звон, он
раздавался где-то близко, шевелил тонкие ветки, задевая их, и они качались
в сумраке оврага, наполняя воздух шорохом, под ногами сухо потрескивал тонкий лёд ручья, вода его вымерзла, и лёд покрывал белой плёнкой серые, сухие ямки.
По временам слышалось бряцание палаша и
раздавался крик: человек! похожий на крик иволги
в глухом
лесу.
(
В лесу раздавался топор дровосека.)
И вот
раздался первый, негромкий, похожий на удар топора дровосека, ружейный выстрел. Турки наугад начали пускать
в нас пули. Они свистели высоко
в воздухе разными тонами, с шумом пролетали сквозь кусты, отрывая ветви, но не попадали
в людей. Звук рубки
леса становился все чаще и наконец слился
в однообразную трескотню. Отдельных взвизгов и свиста не стало слышно; свистел и выл весь воздух. Мы торопливо шли вперед, все около меня были целы, и я сам был цел. Это очень удивляло меня.
Рано утром, когда я спал, Мухоедов уехал
в Пеньковку один; я проснулся очень поздно и долго не мог сообразить, где я лежу. Солнечные лучи яркими пятнами играли на задней стене; окна были открыты; легкий ветерок врывался
в них, шелестел
в листьях плюща и доносил до меня веселый говор
леса,
в котором время от времени
раздавались удары топора; я оделся и вышел на крыльцо, где уже кипел на столе самовар.
Она благодетельными законами [Указы 1763 г., Июля 22 и 1764, Марта 11.] привлекла трудолюбивых иностранцев
в Россию, и звук секиры
раздался в диких
лесах; пустыни оживились людьми и селениями; плуг углубился
в свежую землю, и Природа украсилась плодами трудов человеческих.
В один театр, только что мои милые со всем усердием расплясались
в лесу, я слушаю, восхищаюсь, и был готов вздремнуть; везде все тихо, будто и все уснуло; вдруг, сзади нас,
раздался громкий, резкий голос:"Панычу, гов!"Все засуетилось, всполошилось: многие вскочили, актерщицы замолкли, музыка смешалась… слышен шум; кого-то тискают, удерживают, а он барахтается и кричит:"Та гетьте, пустите, я за панычем!"Все смотрят туда, и я за ними… глядь! ан это бедный мой Кузьма попался
в истязание!..
При звуке его сухого голоса она, с удивлением, взглянула
в лицо ему и стала молча, внимательно слушать его суровые, почти карающие слова. Он доказывал ей, как развращает ум эта, излюбленная ею, литература, искажающая действительность, чуждая облагораживающих идей, равнодушная к печальной правде жизни, к желаниям и мукам людей. Голос его резко звучал
в тишине
леса, и часто
в придорожных ветвях
раздавался тревожный шорох — кто-то прятался там.
В это время черная масса дрогнула и закачалась, точно
лес под внезапно налетевшим ветром. Глухой и короткий стон яростно прокатился над ней.
В один миг она тесно сжалась, и тотчас же опять
раздалась, разорвавшись клочьями, и опять сжалась. И, оглушая друг друга неистовыми криками, люди сплелись
в безобразной свалке.
Раздался петуший крик. Это был уже второй крик; первый прослышали гномы. Испуганные духи бросились, кто как попало,
в окна и двери, чтобы поскорее вылететь, но не тут-то было: так и остались они там, завязнувши
в дверях и окнах. Вошедший священник остановился при виде такого посрамления Божьей святыни и не посмел служить панихиду
в таком месте. Так навеки и осталась церковь с завязнувшими
в дверях и окнах чудовищами, обросла
лесом, корнями, бурьяном, диким терновником; и никто не найдет теперь к ней дороги.
Желая расположить мое сочинение по всем квинтиллиановским правилам, с соблюдением законов хрии, я, обдумывая его, пошел по дороге, шел, шел и, не замечая того, очутился
в лесу; так как я взошел
в него без внимания, то и не удивительно, что потерял дорогу, искал, искал и еще более терялся
в лесу; вдруг слышу знакомый лай Левкиной собаки; я пошел
в ту сторону, откуда он
раздавался, и вскоре был встречен Шариком; шагах
в пятнадцати от него, под большим деревом, спал Левка.
А немало ночей, до последних кочетов, с милым другом бывало сижено, немало
в те ноченьки тайных любовных речей бывало с ним перемолвлено, по полям, по лугам с добрым молодцем было похожено, по рощам, по лесочкам было погулено…
Раздавались, расступались кустики ракитовые, укрывали от людских очей стыд девичий, счастье молодецкое…
Лес не видит, поле не слышит; людям не по что знать…
Тишь была невозмутимая, лишь вдали
в заколосившемся хлебе трещали кузнечики да по
лесу раздавались изредка глухие звуки ботал [Ботало — глухой звонок, привешиваемый лошадям и коровам на шею, когда пускают их
в ночное по
лесам.
В ночь иней выпал: и на сучьях иней, и на шубе моей иней, и Демьян весь под инеем, и сыплется сверху иней. Разбудил я Демьяна. Стали мы на лыжи и пошли. Тихо
в лесу; только слышно, как мы лыжами по мягкому снегу посовываем, да кое-где треснет дерево от мороза, и по всему
лесу голк
раздается. Один раз только живое что-то зашумело близехонько от нас и прочь побежало. Я так и думал, что медведь. Подошли к тому месту, откуда зашумело, увидали следы заячьи, и осинки обглоданы. Это зайцы кормились.
Теперь уже безостановочно гремела канонада,
раздавались те самые удары, что слышала
в лесу Милица.
Лес остался назади. Митрыч и Шеметов стали напевать «Отречемся от старого мира!»… [Начало русской революционной песни на мотив французской «Марсельезы». Слова П. Л. Лаврова.] Пошли ровным шагом,
в ногу. Так идти оказалось легче. От ходьбы постепенно размялись, опять
раздались шутки, смех.
Вдруг
в лесу гулко
раздались выстрелы. Под гору, пригнувшись, бежали назад разведчики, один, подстреленный, упал и закувыркался с винтовкою. Охнул и со стоном опустился наземь чернобородый.
Лес ожил и загудел выстрелами.
Рубщики
леса делали свое дело: топоры звучали по
лесу быстрее и чаще; только
в то время, как слышался свист снаряда, все вдруг замолкало, средь мертвой тишины
раздавались не совсем спокойные голоса: «Сторонись, ребята!» — и все глаза устремлялись на ядро, рикошетировавшее по кострам и срубленным сучьям.
Вдруг
в лесу раздается протяжный, стонущий звук. Что-то, как будто сорвавшись с самой верхушки дерева, шелестит листвой и падает на землю. Всему этому глухо вторит эхо. Молодой вздрагивает и вопросительно глядит на своего товарища.
Вот какая-то деревушка, ни одного огонька
в ней. Опять
лес, поле, опять сбились с дороги и кучер слезал с козел и танцевал. Тройка понесла по темной аллее, понесла быстро, и горячая пристяжная била по передку саней. Здесь деревья шумели гулко, страшно, и не было видно ни зги, точно неслись куда-то
в пропасть, и вдруг — ударил
в глаза яркий свет подъезда и окон,
раздался добродушный, заливчатый лай, голоса… Приехали.
Хорошо бы всю жизнь сидеть здесь на скамье и сквозь стволы берез смотреть, как внизу под горой клочьями бродит вечерний туман, как далеко-далеко над
лесом черным облаком, похожим на вуаль, летят на ночлег грачи, как два послушника — один верхом на пегой лошади, другой пешком — гонят лошадей на ночное и, обрадовавшись свободе, шалят, как малые дети; их молодые голоса звонко
раздаются в неподвижном воздухе, и можно разобрать каждое слово.
Мая Лер неспроста называла себя феей. Когда звонкий, серебристый голосок девочки
раздавался в чаще
леса, ее дедушка, Дмитрий Иванович Лер, княжеский управляющий, говорил своему старому слуге Антону: «Точно маленькая фея поет
в лесу». И дедушка и Антон с тех пор и прозвали Маю феей.
Вдруг по
лесу, что позади их остался,
раздается свист неистовый. Обернулся Яков Потапович — и
в тот же миг и обитель, и княжна — все исчезло; остался он один среди светлой поляны, а на ней кругом, насколько видит глаз, ничего, кроме травы зеленой да цветов лазоревых.
Как часто серпам их
Нива богатство свое отдавала; как часто их острый
Плуг побеждал упорную глыбу; как весело
в поле
К трудной работе они выходили; как звучно топор их
В лесе густом
раздавался, рубя вековые деревья!
Но когда передовой отряд, при котором он находился, ворвался
в корчмы, одиноко стоявшие
в анценском
лесу и служившие шведам отводными караульнями; когда
раздались в них вопли умиравших или просивших пощады, он плакал, стонал, бросался
в ноги к русским начальникам, обнимал их колена и разными красноречивыми движениями молил о жизни для несчастных или грозил,
в противном случае, бежать и оставить войско без проводника.
Вдруг со стороны реки
раздался выстрел, затем другой, третий. Солдаты вскочили,
в один миг схватили ружья и бросились из
леса по направлению к берегу, где выстрелы уже сделались частыми. Это поляки вздумали неожиданно напасть на русский лагерь.
Вдруг
раздается свирепый змеиный шип и из чаши
леса с раскрытым зевом, с трепещущим
в нем ядовитым жалом, прямо на княжну Евпраксию бросается огромный змей. Вскрикивает княжна и невольно прячется за спину своего спутника.
Пошли… И
в ночной тишине перекрестил Ардалион Гришу под той ракитой, где сжимал он
в объятиях Дуню… Полная луна бледным светом обливала обнаженное тело юного изувера, когда троекратно под рукой Ардалиона погружался он
в свежие струи речки. Ночь благоухала, небесные звезды тихо, безмолвно мерцали,
в лесу и
в приречных ракитах
раздавалось громкое пенье соловьев.
«Светит месяц, дол сребрится;
Мертвый с девицею мчится;
Путь их к келье гробовой.
Страшно ль, девица, со мной?» —
«Что до мертвых? что до гроба?
Мертвых дом земли утроба». —
«Чу!
в лесу потрясся лист.
Чу!
в глуши
раздался свист.
Черный ворон встрепенулся;
Вздрогнул конь и отшатнулся;
Вспыхнул
в поле огонек».
«Близко ль, милый?» — «Путь далек».